Н. м. карамзин о правлении ивана грозного

Н. М. Карамзин о правлении Ивана Грозного

Летом 1533 года неожиданно умер Василий III, в основном продолжавший политику своего отца Ивана III. Во время охоты на ноге великого князя появился нарыв- Он не придал этому значения и продолжал тешиться охотой. Но нарыв превратился в смердящую язву. Началось общее заражение крови. Скрытно привезённый в Москву, испытывавший страшные муки Василий III успел перед смертью сообщить боярам свою последнюю волю и благословить на великое княжение своего малолетнего сына Ивана, сидевшего на руках у мамки. Так началось правление Ивана IV, вошедшего в отечественную историю под прозвищем Грозный.

Иван IV был противоречивой личностью. Злодей и распутник, убийца и садист, страдавший приступами бешенства, он обладал незаурядным умом, хорошей памятью и немалыми знаниями, хотя не получил систематического образования. Правление его продолжалось более полувека и было насыщено многими важными событиями. Причём, подчас трудно представить, что деяния, связанные с именем Ивана Грозного, исходили от одного человека. Авторы книги, посвящённой спорным, вопросам древней истории Руси, Г. В. Носовский и А. Т. Фоменко даже выдвинули гипотезу о том, что имя «Грозный» является собирательным образом, объединяющим четырёх разных царей. Гораздо раньше в отечественной историографии получила распространение версия о «двух Иванах». Её создателем был политический противник Ивана Грозного князь Андрей Курбский. Впоследствии она была взята на вооружение выдающимся русским историком Н. М. Карамзиным. В своей знаменитой «Истории государства Российского» Н. М. Карамзин писал: «Несмотря на все умозрительные изъяснения, характер Иоанна, Героя добродетели в юности, неистового кровопийцы в летах мужества и старости, есть для ума загадка…».

Основания для подобных суждений имеются. Правление Ивана IV распадается по крайней мере на два неоднозначных периода: реформы Избранной рады и опричнину. На наш взгляд, наиболее интересный ответ па вопрос о причинах отказа царя от реформ и перехода к террору дал современный российский историк В. Б. Кобрин в своей небольшой по объёму, но насыщенной научными идеями книге «Иван Грозный», изданной в 1989 году.

Реальное влияние на государственные дела Иван IV стал оказывать с начала 1547 г. 16 января он венчался на царство в Успенском соборе Московского Кремля. Это было не просто сменой титула. Венчание на царство было событием огромного исторического значения. Оно значительно повысило международный престиж московских государей. Дело в том, что титул «великий князь» не имеет адекватного перевода на западноевропейские языки. Его переводили либо как «принц», либо как «герцог», что ниже королевского титула. Слово «царь» переводилось как «император», или оставалось без перевода. На Руси издревле царём называли императора Византии, а позднее хана Золотой Орды. Царский титул вполне соответствовал могуществу московских государей и величию Руси. Таким образом, венчание на царство было мудрым и своевременным политическим шагом.

Вскоре произошли новые события, повлиявшие на юного царя. В феврале 1547 г. он женился на Анастасии Романовой из рода бояр Захарьиных. Очевидно, она была единственной из семи жён Ивана, которую он действительно любил. Анастасия на время смогла умерить буйный нрав царя и отвлечь его от разгульной жизни. В июне того же 1547 года в Москве случился страшный пожар. Тысячи людей погибли в огне, остались без крова и средств существования. Как часто бывает в таких случаях, по Москве распространились слухи о том, что поджог устроили родственники царя по матери Глинские. Начался бунт. Толпа возмущённых горожан двинулась в подмосковное село Воробьёве где укрылся от огненной стихии царь. Как это часто бывает с деспотами, Иван сильно испугался и в критический момент потерял способность действовать. Сложившейся ситуацией воспользовался некий священник Сильвестр. Он убеждал царя в том, что причина всех несчастий — его грехи и грозил божьей карой. Толпа недовольных была разогнана. Но Иван с той поры оказался под влиянием I Сильвестра.

Сильвестр, митрополит Макарий, глава Посольского приказа Иван Висковатый, князья Андрей Курбский и Михаил Воротынский составили узкий круг приближённых к царю людей, названный впоследствии А. Курбским «Избранной радой». Одним из наиболее ярких деятелей Избранной рады был руководитель Челобитного приказа Алексей Адашев. Он был выходцем из незнатных, но крупных землевладельцев и обладал качествами незаурядного государственного деятеля: сильной волей, глубоким умом и высокой нравственностью. А. Ф. Адашев был человеком своего времени — жестким, подчас жестоким. Но современники отмечали также его честность, религиозность, аскетизм. А. Ф. Адашев был наделён широкими полномочиями. И в целом Избранная рада оказывала определяющее влияние на внутреннюю и внешнюю политику страны, играя роль своеобразного негласного правительства при Иване IV.

В 1549 г. был созван Земский собор, на котором царь выступил с осуждением боярского правления и призвал к совместным усилиям в целях укрепления государства. Непериодически созывавшиеся Земские соборы стали совещательным органом и опорой при проведении важных политических мероприятий. В 1550 г. был составлен новый Судебник, который по сравнению с Судебником Ивана III (1497 г.) был лучше систематизирован, разбит на главы и вносил некоторые новшества, связанные с изменениями, происшедшими в стране.

Дальнейшие реформы Избранной рады осуществлялись по следующим направлениям. Во-первых, были предприняты шаги по улучшению центрального и местного управления. В основных чертах оформилась приказная система. Во-вторых, была проведена военная реформа. В 1550 г. было создано стрелецкое войско. Стрельцы были вооружены огнестрельным оружием — пищалью» и холодным — бердышем за спиной и сабли на боку. К концу XVI в. в стране насчитывалось 8 тыс. стрельцов, которые несли службу не только з -голице, но и в других городах. Главным источником чествования стрельцов было не жалованье, а земельные «дачи» и возможность заниматься ремеслом и торговлей. «Уложение о службе» (1555—1556) регламентировало порядок службы феодалов. Все дворяне, достигшие 15-летнего возраста должны были нести государеву службу. С каждых 150 десятин земли бояре и дворяне обязаны были выставить 1 всадника с лошадью и вооружением. В-третьих, в 1551 г. был созван церковный Собор, получивший название «Стоглавого», поскольку его постановление состояло из 100 глав. Решения Стоглавого собора предусматривали: 1) наведение порядка во внутрицерковных делах, усиление контроля над низшим духовенством, осуждение симонии (продажи церковных должностей); 2) унификацию обрядовой стороны, в том числе признание единственно правильным двухперстного знамения; 3) запрет на продажу и приобретение церковных земель без царского разрешения. Стоглавый собор стал важным шагом на пути подчинения церкви государством.

В период проведения реформ Избранной рады Русское государство одержало ряд крупных внешнеполитических побед. 2 октября 1552 г. русские войска овладели Казанью. В 1556 г. была взята Астрахань. Таким образом, был установлен контроль над Волжским торговым путём. Ливонская война (1558—1583) также началась успешно. Но в 1561 г. Ливонский орден прекратил своё существование и его владения были разделены. Русь вместо слабого Ливонского ордена оказалась перед лицом сразу нескольких сильных противников: Питвы, Швеции и Дании. Русские войска стали испытывать все большие трудности и в 1564 г. потерпели ряд чувствительных поражений.

Ещё раньше произошло охлаждение отношений между царём и его недавними советниками. В 1560 г. Сильвестр был сослан в Соловецкий монастырь, где спустя несколько лет умер. А. Ф. Адашев был послан в Ливонию воеводой, но послевоенных и дипломатических неудач был отстранён от должности, заключён в темницу и умер. В 1564 г. бежал в Литву А. Курбский. Избранная рада прекратила своё существование. Время реформ закончилось.

3 декабря 1564 г. царь Иван IV вместе с семьёй и многочисленными приближёнными отправился на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. Но помолившись у Троицы, он не вернулся в Москву, а направился в Александровскую слободу (ныне г. Александров Владимирской области). Оттуда в Москву помчался гонец с двумя царскими грамотами. В первой бояре, дворяне и духовенство обвинялись в плохой службе. Во второй московскому посадскому люду обещалось, что на него царский гнев не распространяется. Иван заявил, что он покидает трон и оставляет государственные дела. Вскоре к царю явилась депутация бояр и духовенства. Иван согласился вернуться, но потребовал наказания «изменников» и введения опричнины. В опричнину (от слова «опричь» — «кроме») царь выделил часть Москвы и ряд уездов. Зачисленным в опричнину боярам и дворянам полагалось иметь земли в опричных уездах, другим—в земщине, формально находившейся под опекой Боярской думы. Однако, как показывают исследования отечественных историков, массовых переселений и кардинального перераспределения земельной собственности в период опричнины не произошло.

Опричнина сопровождалась массовым террором, в результате которого погибли тысячи людей. В конце 1569 г. царь снарядил карательный поход против Новгорода, обвинённого в измене. По пути в Новгород были подвергнуты страшной резне и опустошению Клин, Тверь, Торжок, Верхний Волочек. В январе 1570 г. опричное войско вошло в Новгород. Кровавая оргия длилась несколько недель. Опричники изощрялись в способах убийства мирных жителей. Они обливали новгородцев горючей смесью и поджигали несчастных, привязывали камни и сбрасывали с моста в Волхов. По свидетельству современника, в некоторые дни число жертв превышало тысячу человек. После этого разгрома Новгород превратился в заурядный провинциальный город.

В июле 1570 г. в Москве была устроена публичная казнь более чем ста человек, обвинённых в государственной измене и других не совершённых ими преступлениях. Перед смертью приговорённых жестоко мучили. Их варили в котлах, резали живьём на куски, избивали кнутами. В роли палачей орудовали сам царь, его сын Иван, опричники, бояре и воеводы, некоторым из которых впоследствии пришлось взойти на плаху. Террор достиг своей кульминации.

Опричнина разорила и ослабила страну. В 1570— 1571 гг. на Руси свирепствовала чума. Непосильные налоги и опричные грабежи подорвали ресурсы крестьянского хозяйства. Население голодало. Русь оказалась беззащитной перед внешней угрозой. В 1571 г. крымский хан Девлет-Гирей беспрепятственно подошёл к Москве и сжёг её. Страна находилась на краю пропасти. В 1572 г. опричнина была официально отменена, но се пагубные последствия продолжали оказывать негативное воздействие на различные аспекты жизни страны.

Итак, какие цели преследовала опричнина? Какова была её социальная сущность? Долгое время в отечественной историографии господствовала точка зрения, в соответствии с которой в период опричнины Иван Грозный боролся против реакционного боярства, опираясь на дворянство. Однако современные исследователи оспаривают эту позицию. Анализ состава опричников показывает, что среди них были как дворяне, так и бояре. В рассматриваемый период различия между вотчиной и поместьем стирались. Роль дворянства объективно возрастала. Но реформы Избранной рады также способствовали этому. С другой стороны, боярство не представляло угрозы целостности государства. Нельзя объяснить введение опричнины и внешней опасностью.

Следовательно, для введения опричнины имелись другие причины. По мнению В. Б. Кобрина, перед Московской Русью в XVI веке остро встала задача централизации государства. Существовали два варианта централизации. Путь реформ, апробированный в период деятельности Избранной рады, соответствовал потребностям исторического развития страны, но был рассчитан на сравнительно продолжительное время. Иван Грозный избрал другой путь —форсированную сверхцентрализацию страны, которая была возможна в условиях середины XVI века только через террор и насилие.

Опричнина нанесла огромный ущерб Руси. Она стала прологом к Смутному времени. Но этим не исчерпываются негативные последствия опричнины. Принцип самодержавной власти был доведён до абсолюта. Произвол и насилие стали неотъемлемыми чертами российской политической жизни. Опричнина способствовала утверждению на Руси деспотизма в его наиболее крайних формах.

История государства Российского. Том 9. Продолжение царствования Иоанна Грозного. 1560-1584 гг.

Николай Михайлович Карамзин История государства Российского. Том 9. Продолжение царствования Иоанна Грозного. 1560—1584 гг.

Глава I Продолжение царствования Иоанна Грозного. г. 1560-1564

Перемена в Иоанне. Клевета на Адашева и Сильвестра. Суд. Заточение Сильвестра. Смерть Адашева. Начало злу. Новые любимцы. Первые казни. Война Ливонская. Великодушие Беля. Взятие Феллина. Слово Царя Казанского. Конец Ордена. Переговоры с Швециею. Война с Литвою. Второй брак Иоаннов. Взятие Полоцка. Рождение Царевича Василия. Торжество Иоанново. Смерть Царевича. Дела Крымские. Замысл Султана. Происшествия в Ливонии. Перемирие с Швециею. Злонравие супруги Иоанновой. Кончина Князя Юрия. Пострижение Иоанновой невестки и матери Князя Владимира. Кончина Макария. Сочинение Житий Святых и Степенной книги. Заведение типографии. Издание Библии в Остроге. Полоцкая Архиепископия. Белый Клобук Митрополитов. Посвящение Афанасия в Митрополиты.

Приступаем к описанию ужасной перемены в душе Царя и в судьбе Царства.

И Россияне современные и чужеземцы, бывшие тогда в Москве, изображают сего юного, тридцатилетнего Венценосца как пример Монархов благочестивых, мудрых, ревностных к славе и счастию Государства. Так изъясняются первые: «Обычай Иоаннов есть соблюдать себя чистым пред Богом. И в храме и в молитве уединенной, и в Совете Боярском и среди народа у него одно чувство: да властвую, как Всевышний указал властвовать своим истинным Помазанникам! Суд нелицемерный, безопасность каждого и общая, целость порученных ему государств, торжество Веры, свобода Христиан есть всегдашняя дума его. Обремененный делами, он не знает иных утех, кроме совести мирной, кроме удовольствия исполнять свою обязанность; не хочет обыкновенных прохлад Царских. Ласковый к Вельможам и народу – любя, награждая всех по достоинству – щедростию искореняя бедность, а зло примером добра, сей Богом урожденный Царь желает в день Страшного Суда услышать глас Милости: ты ecu Царь правды! и ответствовать с умилением: се аз и люди, яже дал ми ecu ты!» Не менее хвалят его и наблюдатели иноземные, Англичане, приезжавшие в Россию для торговли.

«Иоанн, – пишут они, – затмил своих предков и могуществом и добродетелию; имеет многих врагов, и смиряет их. Литва, Польша, Швеция, Дания, Ливония, Крым, Ногаи ужасаются Русского имени. В отношении к подданным он удивительно снисходителен, приветлив; любит разговаривать с ними, часто дает им обеды во дворце, и, несмотря на то, умеет быть повелительным; скажет Боярину: иди! и Боярин бежит, изъявит досаду Вельможе и Вельможа в отчаянии: скрывается, тоскует в уединении, отпускает волосы в знак горести, пока Царь не объявит ему прощения. Одним словом, нет народа в Европе, более Россиян преданного своему Государю, коего они равно и страшатся и любят. Непрестанно готовый слушать жалобы и помогать, Иоанн во все входит, все решит; не скучает делами и не веселится ни звериною ловлею, ни музыкою, занимаясь единственно двумя мыслями: как служить Богу, и как истреблять врагов России!»

Вероятно ли, чтобы Государь любимый, обожаемый, мог с такой высоты блага, счастия, славы, низвергнуться в бездну ужасов тиранства? Но свидетельства добра и зла равно убедительны, неопровержимы; остается только представить сей удивительный феномен в его постепенных изменениях.

История не решит вопроса о нравственной свободе человека; но предполагая оную в суждении своем о делах и характерах, изъясняет те и другие во-первых природными свойствами людей, во-вторых обстоятельствами или впечатлениями предметов, действующих на душу. Иоанн родился с пылкими страстями, с воображением сильным, с умом еще более острым, нежели твердым или основательным. Худое воспитание, испортив в нем естественные склонности, оставило ему способ к исправлению в одной Вере: ибо самые дерзкие развратители Царей не дерзали тогда касаться сего святого чувства. Друзья отечества и блага в обстоятельствах чрезвычайных умели ее спасительными ужасами тронуть, поразить его сердце; исхитили юношу из сетей неги, и с помощью набожной, кроткой Анастасии увлекли на путь добродетели. Несчастные следствия Иоанновой болезни расстроили сей прекрасный союз, ослабили власть дружества, изготовили перемену. Государь возмужал: страсти зреют вместе с умом, и самолюбие действует еще сильнее в летах совершенных. Пусть доверенность Иоаннова к разуму бывших наставников не умалилась; но доверенность его к самому себе увеличилась: благодарный им за мудрые советы, Государь престал чувствовать необходимость в дальнейшем руководстве, и тем более чувствовал тягость принуждения, когда они, не изменяя старому обыкновению, говорили смело, решительно во всех случаях и не думали угождать его человеческой слабости. Такое прямодушие казалось ему непристойною грубостию, оскорбительною для Монарха. Например, Адашев и Сильвестр не одобряли войны Ливонской, утверждая, что надобно прежде всего искоренить неверных, злых врагов России и Христа; что Ливонцы хотя и не Греческого исповедания, однако ж Христиане и для нас не опасны; что Бог благословляет только войны справедливые, нужные для целости и свободы Государств. Двор был наполнен людьми преданными сим двум любимцам; но братья Анастасии не любили их, также и многие обыкновенные завистники, не терпящие никого выше себя. Последние не дремали, угадывали расположение Иоаннова сердца и внушали ему, что Сильвестр и Лдашев суть хитрые лицемеры: проповедуя Небесную добродетель, хотят мирских выгод; стоят высоко пред троном и не дают народу видеть Царя, желая присвоить себе успехи, славу его Царствования и в то же время препятствуют сим успехам, советуя Государю быть умеренным в счастии: ибо внутренне страшатся оных, думая, что избыток славы может дать ему справедливое чувство величия, опасное для их властолюбия. Они говорили: «кто сии люди, дерзающие предписывать законы Царю великому и мудрому, не только в делах государственных, но и в домашних, семейственных, в самом образе жизни; дерзающие указывать ему, как обходиться с супругою, сколько пить и есть в меру?» ибо Сильвестр, наставник Иоанновой совести, всегда требовал от него воздержания, умеренности в физических наслаждениях, к коим юный Монарх имел сильную склонность. Иоанн не унимал злословия, ибо уже скучал излишно строгими нравоучениями своих любимцев и хотел свободы; не мыслил оставить добродетели: желал единственно избавиться от учителей и доказать, что может без них обойтися. Бывали минуты, в которые природная его пылкость изливалась в словах нескромных, в угрозах. Пишут, что скоро по завоевании Казани он, в гневе на одного Воеводу, сказал Вельможам: «теперь уже не боюсь вас!» Но великодушие, оказанное им после болезни, совершенно успокоило сердца. Тринадцать цветущих лет жизни, проведенных в ревностном исполнении святых Царских обязанностей, свидетельствовали, казалось, неизменную верность в любви ко благу. Хотя Государь уже переменился в чувстве к любимцам, но не переменялся заметно в правилах. Благочиние Царствовало в Кремлевском дворце, усердие и смелая откровенность в Думе. Только в делах двусмысленных, где истина или добро не были очевидны, Иоанн любил противоречить советникам. Так было до весны 1560 года.

В сие время холодность Государева к Адашеву и к Сильвестру столь явно обнаружилась, что они увидели необходимость удалиться от Двора. Первый, занимав дотоле важнейшее место в Думе, и всегда употребляемый в переговорах с Европейскими Державами, хотел еще служить Царю иным способом: принял сан Воеводы и поехал в Ливонию; а Сильвестр, от чистого сердца дав Государю благословение, заключился в одном пустынном монастыре. Друзья их осиротели, неприятели восторжествовали; славили мудрость Царя и говорили: «ныне ты уже истинный Самодержец, помазанник Божий, един управляешь землею; открыл свои очи и зришь свободно на все Царство!» Но сверженные любимцы казались им еще страшными. Вопреки известной Государевой немилости, Адашева честили в войске; самые граждане Ливонские изъявляли отменное к нему уважение: все покорялось его уму и добродетели. Не менее и Сильвестр, уже Монах смиренный, блистал добродетелями Христианскими в пустыне: Иноки с удивлением видели в нем пример благочестия, любви, кротости.

Царь мог узнать о том, раскаяться, возвратить изгнанников: надлежало довершить удар и сделать Государя столь несправедливым, столь виновным против сих мужей, чтобы он уже не мог и мыслить об искреннем мире с ними. Кончина Царицы подала к тому случай.

Иоанн был растерзан горестию: все вокруг его проливали слезы, или от истинной жалости, или в угодность Царю печальному – и в сих-то слезах явилась гнусная клевета под личиною усердия, любви, будто бы приведенной в ужас открытием неслыханного злодейства. «Государь! – сказали Иоанну: – ты в отчаянии, Россия также, а два изверга торжествуют: добродетельную Царицу извели Сильвестр и Адашев, ее враги тайные и чародеи: ибо они без чародейства не могли бы так долго владеть умом твоим». Представили доказательства, которые не убеждали и самых легковерных, но Государь знал, что Анастасия со времени его болезни не любила ни Сильвестра, ни Адашева; думал, что они также не любили ее, и принял клевету, может быть желая оправдать свою к ним немилость, если не верными уликами в их злодействе, то хотя подозрением. Сведав о сем доносе, изгнанники писали к Царю, требуя суда и очной ставки с обвинителями. Последнего не хотели враги их, представляя ему, что они как василиски ядовиты, могут одним взором снова очаровать его, и любимые народом, войском, всеми гражданами, произвести мятеж; что страх сомкнет уста доносителям. Государь велел судить обвиняемых заочно: Митрополит, Епископы, Бояре, многие иные духовные и светские чиновники собралися для того во дворце. В числе судей были и коварные Монахи, Вассиан Беский, Мисаил Сукин, главные злодеи Сильвестровы. Читали не одно, но многие обвинения, изъясняемые самим Иоанном в письме к Князю Андрею Курбскому. «Ради спасения души моей, – пишет Царь, – приближил я к себе Иерея Сильвестра, надеясь, что он по своему сану и разуму будет мне споспешником во благе; но сей лукавый лицемер, обольстив меня сладкоречием, думал единственно о мирской власти и сдружился с Адашевым, чтобы управлять Царством без Царя, ими презираемого. Они снова вселили дух своевольства в Бояр; раздали единомышленникам города и волости; сажали, кого хотели, в Думу; заняли все места своими угодниками. Я был невольником на троне. Могу ли описать претерпенное мною в сии дни уничижения и стыда? Как пленника влекут Царя с горстию воинов сквозь опасную землю неприятельскую (Казанскую) и не щадят ни здравия, ни жизни его; вымышляют детские страшила, чтобы привести в ужас мою душу; велят мне быть выше естества человеческого, запрещают ездить по Святым Обителям, не дозволяют карать Немцев… К сим беззакониям присоединяется измена: когда я страдал в тяжкой болезни, они, забыв верность и клятву, в упоении самовластия хотели, мимо сына моего, взять себе иного Царя, и не тронутые, не исправленные нашим великодушием, в жестокости сердец своих чем платили нам за оное? новыми оскорблениями: ненавидели, злословили Царицу Анастасию и во всем доброхотствовали Князю Владимиру Андреевичу. Итак, удивительно ли, что я решился наконец не быть младенцем в летах мужества и свергнуть иго, возложенное на Царство лукавым Попом и неблагодарным слугою Алексием?» и проч. Заметим, что Иоанн не обвиняет их в смерти Анастасии, и тем свидетельствует нелепую ложь сего доноса. Все иные упреки отчасти сомнительны, отчасти безрассудны в устах тридцатилетнего Самодержца, который признанием своей бывшей неволи открывает тайну своей жалкой слабости. Адашев и Сильвестр могли как люди ослепиться честолюбием; но Государь сим нескромным обвинением уступил им славу прекраснейшего в истории Царствования. Увидим, как он без них властвовал; и если не Иоанн, но любимцы его от 1547 до 1560 года управляли Россиею: то для счастия подданных и Царя надлежало бы сим добродетельным мужам не оставлять государственного кормила: лучше неволею творить добро, нежели волею зло. Но гораздо вероятнее, что Иоанн, желая винить их, клевещет на самого себя; гораздо вероятнее, что он искренно любил благо, узнав его прелесть, и наконец, увлеченный страстями, только обузданными, не искорененными, изменил правилам великодушия, сообщенным ему мудрыми наставниками: ибо легче перемениться, нежели так долго принуждать себя – и кому? Государю самовластному, который одним словом всегда мог расторгнуть сию мнимую цепь неволи. Адашев, как советник не одобряя войны Ливонской, служил Иоанну как подданный, как Министр и воин усердным орудием для успехов ее: следственно Государь повелевал и, вопреки его жалобам, не был рабом любимцев.

Новое в блогах

Сообщество «Добро, зло, мораль, нравственность, этика, нравы.»

Карамзин о Грозном

В первом номере журнала «Историк» за 2017-й год перепечатали статью А. И. Филюшкина о том почему не стоит доверять тому как Н. М. Карамзин описал Ивана Грозного. Вервые её оубликовали в альманахе «Тетради по консеватизму». Привожу текст о первой публикации.

А.И. Филюшкин Сотворение Грозного царя: зачем Н.М. Карамзину был нужен «тиран всея Руси»?

Иван Грозный стал для Карамзина первым героем, рамки для описания которого были в значительной мере взяты из иностранных источников, отнюдь не объ- ективных и часто основанных на пересказе слухов и легенд. Таким образом, в сочинении образа Ивана Грозного Карамзиным мы видим несколько исходных составляющих, связанных с недостатками метода историографа. К ним нужно отнести слабость источниковедческого анализа, когда поздние источники мифологического характера использовались нарав- не с аутентичными и оригинальными. Налицо явная зависимость Карамзина от текстов, содержащих объяснения морализаторского характера.

Схема истории Ивана Васильевича была заимствована из «Истории…» и писем Курбского и других источников, авторы которых были заведомо настроены против «тирана». Это тексты, созданные в странах, с которыми Россия воевала или находилась в состоянии культурно-религиозного противостояния. Образ Грозного формировался у Карамзина не только под влиянием ис- точников, но и под воздействием презентизма, культурных и политических уста- новок эпохи, России начала ХIХ века. Современников, переживших просвещен- ный абсолютизм Екатерины II, произвол Павла I и возвращение к политическим идеалам «бабушки» при Александре I, волновала природа монаршей власти, возможность ограничения произвола и тирании с помощью благих советников, соотношение проблем власти и морали и т.д. Говорить о них было безопаснее на историческом материале, а современники могли сами делать выводы на осно- ве исторических аллюзий. Карамзинские образы царя Ивана и его советников стали нарицательными.

Как пример приведем очень показательное обращение А.И. Тургенева к наставнику юного Александра II В.А. Жуковскому: «Ты не при- надлежишь сам себе: имя твое будет известно в дальнейшем потомству. Чем же так затронул струны российской души карамзинский Иван Грозный? Историограф поставил вопрос о достойности правителя, его высшем пра- 126 ве занимать престол. С одной стороны, «на троне не бывает предателей» [9, c. 6], то есть монарх по определению патриот и радетель за Отечество. С другой сто- роны, он может быть слаб, неопытен, недостаточно умен, наконец, испорчен, сбит с истинного пути злыми советниками. И тогда он теряет моральное право править своими подданными. Эта проблема компетентного, правильного пра- вителя, обозначенная Карамзиным, была актуальной и в ХIХ веке и остается та- ковой по сей день. Цель правления – «править во благо людей», власть должна находить одобрение и поддержку в народе, иначе она ничего не стоит. Править таким образом – «святое искусство» [9, c. 86].

Данный тезис также целиком со- хранил востребованность и актуальность на протяжении двух столетий. Сам приход к власти малолетнего Ивана IV ставит вопрос о том, годится ли он для короны: «…страх, что будет с Государством? волновал души. Никогда Россия не имела столь малолетнего Властителя; никогда – если исключим древ- нюю, почти баснословную Ольгу – не видала своего кормила государственного в руках юной жены и чужеземки, Литовского ненавистного рода» [9, с. 6] (име- ется в виду мать Ивана Елена Глинская, бывшая регентшей при малолетнем го- сударе). Ка- рамзин объяснял благополучие или неблагополучие государства, переиначивая на современный лад провиденциалистскую идею, что народ несет ответствен- ность за грехи своего правителя. Успешный и правильный правитель всегда высокоморален, тиран всегда аморален. Эта идея Карамзина также была со- звучна его эпохе и находит сторонников по сей день. Как справедливо отмети- ла Е.А. Жесткова, для Карамзина «история сохраняла свой этический смысл» [7, c. 290; ср.: 17, с. 40–47].

Отсюда и «слабость» Карамзина как историка, его обращение к сочинени- ям Курбского и иностранцев о России. В русских источниках нельзя было найти массовых свидетельств гнусных деяний царя Ивана, колоритных, со смакова- нием описаний его злодейств, убийств, изощренных надругательств, изнаси- лований и т.д. Зато у Одеборна и ему подобных авторов этого было в избытке. Приводимые ими примеры (не важно, реальные или вымышленные) прекрасно вписывались в карамзинскую схему, питали ее. И Карамзин дал этим образам вторую жизнь, использовал их для написания своей «Истории…» и тем самым навеки связал образ Ивана Грозного и образ гнусного, жестокого тирана и рас- путника. Царь Иван стал под его пером символическим злодеем в русской исто- рии, образ которого потеснит в ХХ веке только образ Иосифа Сталина.

Но про этого последнего искать источники где то там не нужно — все на виду.

Карамзину был нужен главный антигерой российской истории, причем не иноземный враг, с которым все ясно по определению, а падший грешник, персонаж, который был призван стать героем, но оступился, переродился и превратился в свою противоположность. Такую фигуру надлежало искать в прошлом, в средневековье или Московской Руси (дабы избежать рискованных параллелей с правящей династией Романовых).

Иван Грозный здесь подходил идеально, тем более Карамзин искренне считал, что не изобретает его образ, а «открывает глаза» на тайные и драматические события русской истории, кото- рые никого не оставят равнодушным. В последнем великий историограф не ошибся. Сила воздействия создан- ного им образа оказалась такова, что царя Ивана не решились поместить на памятник 1000-летию России, воздвигнутый в Великом Новгороде в 1862 году. Несомненные достижения царствования Ивана Грозного при этом оказались приписаны… Ивану III. Именно Ивану III коленопреклоненный татарин дает знак власти – бунчук, что может быть соотнесено с покоренными в 1552 году Казанью и в 1556 году Астраханью, но никак не соотносится с Иваном III, который сверг власть Большой Орды в 1480 году на реке Угре, но не покорил ни одного татар- ского ханства и не принимал от татар знаков власти (а Иван Грозный принимал). У ног государя со сломанным мечом лежит поверженный ливонец – но Иван III очень мало воевал с Ливонией, зато ее уничтожил в 1561 году Иван Грозный в ходе Ливонской войны.

Мало того, за спиной Ивана III помещена фигура сиби- ряка – символ грядущего освоения Сибири, которое начнется спустя чуть ли не столетие после «государя всея Руси», в 1582 году, при Иване IV. В результате по- 128 лучилось, что на памятнике – две (sic!) фигуры Ивана III. Одна на среднем ярусе, в окружении покоренных татар (которых он не покорял) и разбитых ливонцев (которых он не разбивал), и другая – на фризе, среди государственных людей. На памятнике помещены фигуры современников Ивана Грозного: Мак- сима Грека, митрополита Макария, первого казанского архиепископа Гурия, священника Сильвестра, Алексея Адашева, воеводы Михаила Воротынского, Ермака Тимофеевича, даже первой жены царя Анастасии Романовой. А вот ее мужа нет. По популярной версии – потому, что памятник ставился в Новгороде, и новгородцам был памятен кровавый опричный погром Новгорода в 1570 году. Ни одно царствование до Ивана IV не дало столько персонажей, которым на- шлось место на памятнике (больше дали только царствования Петра I, Екатерины II, Александра I). Но в отношении Ивана Васильевича сбылось пророчество Карамзина: «История злопамятнее народа».

Два Ивана Грозных. Почему Карамзин врал об Иване IV?

Существует такое понятие — «кабинетная мифология». Так называют мифы, которые на самом деле никогда в народе и не существовали, а были придуманы «учеными людьми» последующих эпох (как, например, псевдославянские божества Лада, Лель, Белобог и прочие фантазии русских «книжников» XVII—XVIII веков). В истории тоже есть свои «кабинетные мифы». Одним из таких порождений кабинетного разума является легенда о «двух Иванах Грозных» — «хорошем» в начале своего правления (до 1560 года) и «злом» в последующие годы…

Трудное детство самодержца

Запущена эта легенда была Н. М. Карамзиным в его знаменитой «Истории государства Российского» (1818 год). Именно Кармазин создал ту схему, которая утвердилась в отечественной научно-популярной литературе аж на два столетия. Схема эта такова. Юный московский князь Иван (родился в 1530 году) пережил трудное детство: папу своего не помнил (великий князь Василий III умер, когда малышу было три года). Маму помнил, но смутно (его мать — Елена Глинская — умерла в 1538 году). Царевич Иван рос сущим беспризорником: хулиганил, бесчинствовал, по-подростковому озорничал (топтал людей конями, носясь на полной скорости по улицам Москвы; скидывал простолюдинов с крыш наземь и т. п.).

Так продолжалось до 1547 года, когда страшный московский пожар и последующий народный бунт произвели переворот в душе юного царя (незадолго до пожара Иван короновался уже не княжеским, а царским венцом, став тем самым первым русским царем в истории). Душевному перевороту поспособствовал Сильвестр, протопоп кремлевского Благовещенского собора.

«Золотой век»: реформы и экспансия

Сильвестр явился к царю и обрушил на него свою гневную обличительную речь. Пораженный Иван осознал, в каком «грехе и безобразии» он прозябал все эти годы, и решил навсегда покончить с прежней бестолковой жизнью. Он призвал к себе ближайшими советниками того же Сильвестра и даровитого боярского сына Алексея Адашева.

Под их мудрым руководством, да под благотворным влиянием любимой жены — добродушной Анастасии, царь начинает «преобразовывать Россию». И настали тут для Руси золотые времена (если верить Карамзину). Проводятся назревшие реформы: созывается первый Земский собор (1549 год), принят новый Судебник (1550), отменяются «кормления» (узаконенные поборы воевод с населения), учреждается стрелецкое войско и т. д. Попутно осуществляется успешная внешняя экспансия: завоевываются Казанское и Астраханское ханства. Победоносно начинается война за выход к Балтийскому морю (т. н. Ливонская война): русские войска заняли почти всю Эстонию и часть Латвии.

Конец «бархатного царизма»

Но этот «золотой век» заканчивается со смертью любимой жены Анастасии в 1560 году. В царя будто снова вселился бес. Он прогоняет Сильвестра и Адашева. От прежнего «бархатного царизма» не осталось и следа. Иван переходит к политике казней и запугивания. Апогеем этой политики становится пресловутая опричнина (1565—1572). Страна заливается кровью. Все сколько-нибудь выдающиеся деятели прошлого периода царствования — казнены. В 1571 году следует ужасный по своей жестокости и бессмысленности разгром целого города (своего города!) — Новгорода. Сам царь упражняется в придумывании все новых и новых садистских казней. И вся эта вакханалия пыток и казней продолжается (пусть и с меньшим размахом) вплоть до последних дней царя Ивана, прозванного за свои неистовства — Грозным.

В 1584 году царь Иван умирает. Он оставляет своему преемнику обескровленную страну с разрушенной экономикой и проигранной Ливонской войной. Таков
был результат второй, «злой» половины царствования Ивана Грозного.

«Адресные» репрессии и массовый террор

В реальности эта карамзинская схема далека от действительности. Садистский нрав Ивана Грозного проявлялся с ранней юности и никогда по-настоящему не смирялся. Хорошо известна история, как по приказу 13-летнего Ивана был убит боярин Андрей Шуйский. Его нагое тело несколько часов валялось в грязи на царском дворе. А, например, после подавления Московского бунта 1547 года юный Иван самолично жег бороды и лица пленным вожакам восстания. Да и после смерти царицы Анастасии опечаленный Иван далеко не сразу перешел к политике террора — лишь к 1564 году у царя сформировалась мысль о необходимости «закручивания гаек» (для чего и был создан карательно-репрессивный орган — опричное войско).

Так что преподносить 1560-й год (год смерти любимой жены Анастасии) в виде некой черты, которая делит царствование Ивана Грозного на две половины —
вряд ли правомерно.

В действительности, переход от «адресных» репрессий 1540—1550-х годов к политике массового террора последующих десятилетий вызван был вовсе не тем, что рассудок царя Ивана под воздействием сильного горя (смерть жены) внезапно помутился. Переход этот был вызван совсем другими, внешнеполитическими, обстоятельствами. Столь победоносно начатая Ливонская война в начале 1560-х годов приняла дурной оборот. Русские войска стали терпеть поражения. Не желая признавать свои дипломатические и стратегические ошибки (которые и вызвали этот «дурной оборот»), Иван Грозный нашел простое решение. Во всем виноваты «вредители»! То есть — бояре и их прихвостни в госаппарате (дьяки). А значит — нужна «большая чистка»! Ну а раз запустившись, кровавый маховик казней не мог уже остановиться. И чем хуже шли дела на внешних фронтах, тем обильнее рубились головы внутри страны.

«Кому выгодно?»: истоки карамзинской легенды

Легенда о «герое» (ранний Иван Грозный), который превратился в «злодея» (поздний Иван Грозный) — это исключительно продукт фантазии Н. М. Карамзина.

Карамзину, респектабельному дворянину «золотой эры русского дворянства», явно не мог импонировать тиран, столь варварски обращавшийся с представителями «благородного сословия» (боярами да дворянами). И по всему следовало бы записать Грозного в разряд «злодеев». Но как же быть с поволжскими землями, как раз и включенными в состав России при этом самом «злодее»? А Поволжье — это цитадель помещичьего землевладения Российской империи начала XIX века! Да и у самого Карамзина там родовое имение было, где он и появился на свет — село Знаменское в Симбирской губернии. Получается нехорошо: своими землями русские помещики обязаны злодею, что ли?

Поэтому Карамзин проводит нехитрую хирургическую операцию. Он разрезает царствование Ивана Грозного на две части: «хорошую» (когда и был захвачен поволжский земельный фонд) и «плохую» (когда произошло все остальное). И в таком виде преподносит читающей общественности (дворянской). Дворянской общественности эта схема, так ловко набрасывающая защитную вуаль на дворянские земли, понравилась. И хотя у нас уже нет ныне ни дворян, ни помещиков — тем не менее карамзинская схема продолжает успешно господствовать в умах россиян.

Любимый царь Сталина

В народном сознании Иван Грозный никогда не был Столько героем или только злодеем. Это был могущественный, действительно грозный государь, который мог как щедро наградить, так и жестоко казнить. В течение почти четырех веков Грозный — и в народном фольклоре, и в исторической науке — считался «противоречивой фигурой». Но был короткий миг в истории, когда вся эта «противоречивость» как будто разом улетучилась, и Грозного стали преподносить в лаврах безусловного «героя». Случилось это при Сталине в 1940-е годы.

Вождю требовался образчик героического руководителя из русского прошлого — такой, который бы соответствовал идее российского (а значит, и советского) великодержавия. Выбор вождя пал на Грозного. Как-никак — первый царь единого Русского государства, поначалу успешно воевал с европейскими супостатами, безжалостно истреблял бояр-«заговорщиков» (что особенно нравилось Сталину). Так противоречивый царь Иван Васильевич был возведен в ранг «национального героя».

Советская пропаганда стала трактовать Ивана Грозного как «народного царя», выдающегося патриота-державника, мудрого государственного деятеля, талантливого стратега. О кровавых деяниях патриота-державника принято было умалчивать. Там, где умолчать не удавалось — ссылались на «жестокие нравы того времени» («А что, в Европе лучше что ли было? Одна Варфоломеевская ночь чего стоит!») Так же старались деликатно обходить вопрос, почему мудрый и талантливый стратег в итоге потерпел поражение.

Вся эта псевдоисторическая вакханалия вокруг имени Ивана Грозного продолжалась до смерти Сталина в 1953 году. После чего царь Иван был возвращен в привычную для него нишу «противоречивого персонажа». В этой нише он пребывает и поныне. И та полемика, которая каждый раз с новой силой вспыхивает вокруг установки очередного памятника Ивану Грозному — лучшее тому подтверждение.

Царь Иван IV Грозный

Об Иване IV Васильевиче, получившем прозвище Грозный, спорят до сих пор: чего больше он принес Руси – силы или разорения? На весах – усиление центральной власти, укрепление армии, поверженные осколки Золотой Орды – Казанского и Астраханского царств. И проигранная Ливонская война за выход к Балтике, ослабившая государство, опричные казни… Но однозначно одно: он был великим царем, заложившим на Руси основу жесткой вертикали власти, просуществовавшей многие века.

Всякая историческая фигура, тем более фигура значительная, масштабная, вызывает различные оценки как современников, так и потомков. Однако редкая персона может похвастаться тем, что споры о ее исторической роли в судьбе страны не смолкают на протяжении нескольких столетий. В этом смысле Иван Васильевич Грозный, бесспорно, заслужил бессмертие. Полемика среди ученых о личности Ивана Грозного, значении его государственной деятельности не прекращается, историки дают первому русскому царю самые разные характеристики. Одни видят в нем «царственного параноика» или «творца русского деспотизма», другие — «создателя централизованного государства», «борца с боярской крамолой и сепаратизмом». Споры о личности царя Ивана не ограничиваются академическими аудиториями — на страницах газет и журналов, на просторах интернета оценки Ивана Грозного колеблются в широчайшем диапазоне, от попыток канонизации «Святого Благоверного Царя» до проклятий в адрес «Тирана и Зверя Земли Русской».

«Копенгагенский портрет» Ивана Грозного, XVI век

Персона царя Ивана Васильевича вызывала пристальный интерес потомков давно.

Младший современник Ивана Грозного князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский коротко, но емко охарактеризовал этого государя: «Муж чудного рассуждения, в науке книжного поучения доволен и многоречив зело, ко ополчению дерзостен и за свое отечество стоятелен. На рабы своя, от Бога данные ему, жестокосерд вельми, и на пролитие крови и на убиение дерзостен и неумолим; множество народу от мала и до велика при царстве своем погуби, и многие грады свои поплени, и многие святительские чины заточи и смертию немилостивою погуби, и иная многая содея над рабы своими, жен и девиц блудом оскверни. Той же царь Иван многая благая сотвори, воинство вельми любяща и требующая ими от сокровища своего неоскудно подаваше. Таков бо бе царь Иван».

Россия и европейские государства в начале правления Ивана Грозного

Первый император России, Петр I, в конце своего правления, рассуждая об Иване Грозном, заявил: «Сей государь есть мой предшественник и образец; я всегда представлял его себе образцом моего правления в гражданских и воинских делах, но не успел еще в том столь далеко, как он. Глупцы только, коим не известны обстоятельства его времени, свойства его народа и великие его заслуги, называют его мучителем». Как видно, и в начале XVIII в. значение государственной деятельности Ивана IV оценивалось довольно противоречиво. Интересно, что в середине XIX в. почитатели Петра I, «западники», представители общественно-политического и исторического направления в российском либерализме, забывая о словах своего кумира, будут противопоставлять великие свершения Петра Великого деспотическому сумасбродству первого московского царя.

Образ Ивана Грозного, как и любой другой исторической фигуры, в общественном сознании формируется главным образом под воздействием произведений искусства; влияние исторических трудов на сознание далекого от науки человека, как правило, вторично. Образ Ивана Грозного, как, впрочем, и все прошлое Отечества, стали достоянием массового читателя в первой четверти XIX века стараниями «Колумба российской истории», «последнего летописца и первого историка» — Н. М. Карамзина, глубокое знакомство которого с историческими документами редчайшим образом сочеталось с недюжинным литературным талантом. Написанные Карамзиным тома «Истории государства Российского», посвященные эпохе Ивана Грозного, были опубликованы в 1818 и 1821 гг. Не жалея чувств своего читателя, стремившийся к объективности историк описал все темные стороны царствования Ивана Грозного. И это оказало влияние на восприятие образа царя во всей последующей отечественной культуре. Другой русский историк, младший современник Карамзина М. П. Погодин, в 1828 г. отозвался об Иване IV крайне нелицеприятно: «Злодей, зверь, говорун-начетчик с подьяческим умом, и только. Надо же ведь, чтобы такое существо, потерявшее даже образ человеческий, не только высокий лик царский, нашло себе прославителей». За что, кстати, был жестко отчитан шефом III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии графом А. Х. Бенкендорфом: власть очень нервно относилась к попыткам критиковать царей, пусть даже давно скончавшихся («Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно; что же касается будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение»).

Другой столп отечественной исторической науки, С. М. Соловьев, лет через пять после погодинского приговора Ивану Грозному, тринадцатилетним подростком открыл для себя труд Карамзина, и эпоха первого царя сразу привлекла его своей противоречивостью: «Самые любимые томы были: шестой — княжение Иоанна III и восьмой — первая половина царствования Грозного; здесь действовал во мне отроческий патриотизм: любил я особенно времена счастливые, славные для России; взявши, бывало, девятый том, я нехотя читаю первые главы и стремлюсь к любимой странице, где на полях стоит: “Славная осада Пскова”».

Портрет великого князя московского Василия III, отца Ивана Грозного

А еще через пять лет, в 1838 г., читатель впервые получил возможность прочесть посвященную самому мрачному эпизоду царствования Ивана Васильевича лермонтовскую «Песню про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». С этого времени в отечественной культуре надолго закрепилось негативное восприятие Ивана Грозного: перефразируя Пушкина, история была злободневнее свежих газет, поэтому осуждение самодержавия XVI века было своего рода формой протеста против самодержавия современного. Подобного рода «вольнодумство» не поощрялось правительством Николая I, но по завершении его царствования критика самовластия Ивана Васильевича вновь стала возможной, в немалой степени содержа в себе и завуалированное осуждение деспотизма Николая Павловича. На установленном в 1862 г. в Новгороде Великом грандиозном монументе «Тысячелетие России» Ивану Грозному места не нашлось (при том, что присутствуют скульптурные изображения его первой жены, царицы Анастасии Романовны, советников царя — Сильвестра и Алексея Адашева, а также полководца той эпохи — князя Михаила Воротынского). Год спустя был напечатан исторический роман А. К. Толстого «Князь Серебряный», также немало повлиявший на формирование у читающей публики негативного отношения к эпохе Ивана IV. Образ свирепого царя Ивана перешагнул за границы Российской империи, в Европу, где, впрочем, не сразу смогли разобраться что к чему. В авторитетной французской энциклопедии Larousse (1903 года издания), в частности, об Иване Грозном было сказано следующее: «Иван IV Ужасный, за свою жестокость прозванный Васильевичем»…

Впрочем, постепенно образ Ивана Васильевича в творчестве деятелей отечественной культуры начинает трансформироваться, приобретая большую глубину и психологическую сложность. Таково скульптурное изображение царя М. М. Антокольского, завершенное в 1870 г. и вскоре охотно купленное Александром II для Эрмитажа; неоднозначна трактовка личности царя в опере Н. А. Римского-Корсакова «Псковитянка», поставленной в 1873 г. в Мариинском театре. Тема глубокой личной трагедии Грозного, царя, теряющего по сюжету оперы только что обретенную внебрачную дочь, удивительным образом перекликается с законченным в 1885 г. великолепным полотном И. Е. Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года». Впрочем, картина вызвала довольно резкую реакцию со стороны императора: Александр III в том же году запретил ее экспонировать (картина стала первым полотном, запрещенным российской цензурой). В 1913 г. старообрядец Абрам Балашов накинулся на картину с ножом, нанеся по фигуре Ивана Грозного три удара. А еще через сто лет в Министерство культуры было подано требование убрать картину из экспозиции Третьяковской галереи, поскольку она «клевещет на царя». И сейчас еще в интернете тиражируют заявления о том, что «у Ильи Репина после написания всем известной картины отсохла рука, и он ничего больше не смог писать». Игнорируя при этом тот факт, что после написания «всем известной картины» Репин прожил еще 45 лет, написав массу замечательных полотен, среди которых — несколько портретов Николая II, «Заседание Государственного совета», «Не ждали», «Арест пропагандиста», а также не менее известная картина — «Запорожцы»…

Елена Глинская, мать Ивана Грозного. Реконструкция облика по черепу

Фигура Ивана Грозного осталась одной из знаковых в отечественной культуре XX века. Причем, в духе эпохи, Иван Васильевич шагнул на киноэкраны. В 1935 г. М. А. Булгаков написал сатирическую пьесу «Иван Васильевич», которая при жизни драматурга не была ни напечатана, ни опубликована. Зато гораздо более завидная судьба уготована была дилогии А. Н. Толстого «Иван Грозный», написанной в 1942–1943 гг.: в 1946 г. автор посмертно был удостоен за нее Сталинской премии. Иосифу Виссарионовичу вообще фигура первого русского царя была симпатична (вероятно, ввиду определенных аналогий с собственной персоной). По его инициативе в годы Великой Отечественной войны знаменитый режиссер С. М. Эйзенштейн начал съемки кинокартины, сюжет которой был утвержден лично Сталиным. В 1945 г. фильм вышел на экраны; режиссер и съемочная группа были удостоены Сталинской премии I степени. Эйзенштейн планировал снять трилогию, но успел создать только вторую часть, которая, в противоположность первой, вождю чрезвычайно не понравилась. Слишком ярко в фильме были показаны пьяные бесчинства царских опричников. В сентябре 1946 г. было опубликовано постановление Оргбюро ЦК ВКП(б), в котором картина была подвергнута уничтожающей критике: «Режиссер С. Эйзенштейн во второй серии фильма «Иван Грозный» обнаружил невежество в изображении исторических фактов, представив прогрессивное войско опричников Ивана Грозного в виде шайки дегенератов… а Ивана Грозного, человека с сильной волей и характером — слабохарактерным и безвольным, чем-то вроде Гамлета». В итоге съемки 3-й части были прекращены, а вторая часть, вызвавшая неудовольствие власти, вышла в прокат лишь в 1958 г., когда ни Сталина, ни Эйзенштейна уже не было в живых. И, наконец, всенародную популярность персоне Ивана Грозного принесла вышедшая на экраны в 1973 г. кинокартина Л. И. Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию». В основу сценария была положена пьеса Булгакова, а часть костюмов, использованных при съемках, была сшита еще для картины Эйзенштейна.

Церковь Вознесения в Коломенском, возведенная в честь рождения Ивана Грозного

Однако образ, формируемый средствами искусства, зачастую оказывается весьма далек от исторического прототипа. В настоящей книге мы проследим жизненный путь Ивана Грозного — от рождения до смерти, опираясь на исторические источники.